Живые крыши: от мала до велика
Магический реализм
В архитектуре XX века есть знаковые фигуры, о которых мы нечасто говорим. К ним относится, например, Луис Кан – архитектор, стоящий на стыке модернизма и постмодернизма и обладавший выраженной творческой индивидуальностью. 20 февраля – в день его рождения, BERLOGOS решил вспомнить о выдающемся архитекторе и проследить его влияние на сегодняшнюю архитектуру.
Привычка делить архитектуру XX века на модернизм и постмодернизм сегодня кажется нам вполне естественной, но очевидно и то, что постмодернизм, имеющий официальную дату своего начала 1972 год, когда модернистский жилой комплекс Прютт-Айгоу был взорван после безуспешных попыток изменить криминогенную среду внутри жилого массива; начался все-таки не в один миг, и переход от «интернационального стиля» к постмодернистской архитектуре выражен в творчестве некоторых архитекторов.
Именно к таким архитекторам можно отнести Кана: хронологически его архитектура связана с закатом модернизма, однако ее отличает сочетание функционального подхода и глубоко традиционных представлений о здании: Кан сочетал индустриальные методы строительства и выразительное природное окружение – особенно, гладь воды. Кан оперировал массивными базовыми геометрическими объемами и подчеркивал материальность архитектуры с помощью света, который в каждом его проекте по-разному проникает в здание.
Например, академическая библиотека Филипса в Эксетере имеет высокий многосветный холл, куда выходят читальные залы, и который освещается сверху, благодаря зенитному фонарю.
А в Первой унитаристской церкви в Рочестере верхний свет становится частью сакрального смысла здания: два крупных фонаря освещают хоры, превращаядвижение дневного света в таинство.
Художественная галерея Йельского университета имеет цельный стеклянный фасад с крупной расстекловкой.
А в музее искусств Кимбелл полоска света, попадающая в здание сквозь крышу, становится особенным нюансом.
Архитектуру Кана часто называют бруталистской – вероятно, это связано с массивностью и крупными пропорциями его форм, лишенных мелких деталей и членений, а также с использованием необработанных материалов: кирпича и железобетона, из которых выполняются несущие и декоративные элементы.
Очень важную роль в зданиях Кана имеет ритм: например, институт биологии Солка в Сан-Диего имеет на фасаде небольшие круглые отверстия, которые сегодня у большинства архитекторов ассоциируются с Тадао Андо.
Отверстия простых геометрических форм вообще можно считать характерным, авторским элементом зданий Кана – правда, обычно они довольно крупные. В основном это круги, которые работают как световые проемы или как монументальные декоративные элементы. Однако они использовались им не везде – например, фасад лаборатории медицинских исследований Ричардса в Пенсильванском университете лишен каких-либо декоративных элементов: весь его ритм построен на чередовании глухих кирпичных плоскостей и больших окон.
С формальной точки зрения можно заметить связи между Каном и Алваром Аалто: мощные формы зданий, привязанность к кирпичу, частое использование верхнего света, работа с крупными плоскостями. Однако формообразование Кана имеет природу как будто более мистическую, чем пластические поиски финского классика: с функциональной точки зрения формы Кана часто не кажутся единственно необходимыми – скорее в них выражен индивидуальный дух места в том виде, в котором его ощущал архитектор.
Кан был одним из разработчиков градостроительного плана Филадельфии и автором мемориала Франклину Рузвельту в Нью-Йорке (проект осуществлен уже после смерти архитектора).
География построек Кана в основном связана с Америкой, однако его авторству принадлежит здание Национального парламента Бангладеша и институт управления в индийском городе Ахмадабад.
Кан – фигура мистическая. Он умер от сердечного приступа в аэропорту Нью-Йорка в 1974 году, а домашний адрес в его паспорте был зачеркнут. Подробности личной жизни архитектора можно узнать из фильма «Мой архитектор», снятого его сыном в 2003 году – но это имеет не слишком большое отношение к его творческой биографии.
Влияние Кана на современную архитектуру не обязательно рассматривать как набор формальных приемов. Проекты Кана демонстрируют способы взаимодействия материала и формы, здания и окружения, когда архитектура не притворяется частью ландшафта и не пытается вести диалог с окружающей застройкой. Она существует как самодостаточный объект, анклав, где большая часть событий происходит внутри здания, а фасад превращается в монументальную плоскость, почти ничего не сообщающую о функции сооружения, но обладающую выраженными декоративными свойствами.
Одним из приемников Луиса Кана можно считать швейцарца Марио Ботта, здравствующего сегодня: его многообразные здания часто обладают монументальностью и скульптурностью. К работе со светом и формой здесь добавляются элементы суперграфики, подчеркивающей форму или сбивающей зрителя с толку, как это происходит в церкви San Giovanni Battista.
Ботта представляет уже поколение постмодернистов: его здания – это законченные формальные композиции, которые резко вырываются из окружающего их контекста и внушительно заявляют о своем присутствии. Так делает, например, музей современного искусства в Сан-Франциско, который прекрасно вписывается в отведенное ему место по габаритам и пропорциям и при этом резко контрастирует с окружением, выглядя на его фоне крупной скульптурой.
В последнее время Ботта, как и положено постмодернисту, экспериментирует с пластическим языком и уходит в своих проектах от глухих стен к светопрозрачным конструкциям.
Постмодернизм отучил нас приписывать архитекторам какой-то определенный стиль, ведь лозунг постмодернизма – умение работать в нескольких направлениях. Возможно, и на архитектуру Кана не стоит смотреть как на проявление какого-то конкретного стиля – ее ведь можно рассматривать как нечто сугубо индивидуальное и возникшее на стыке эпох.
Комментарии