Идентичность или дифференциация?

BERLOGOS посетил круглый стол, посвященный самоидентификации автора и поиску своего «я» уральской традиции.

Участники дискуссии:
Наталья Иванова, архитектор, дизайнер интерьера
Полина Зиновьева, архитектор, руководитель арт-группы «Подельники»
Леля Собенина, графический дизайнер, фотограф
Ян Кожан, руководитель проекта коворкинга «Соль»
Любовь Дегтева, архитектор, участник проекта «Точка»
Настасья Худякова, иллюстратор, дизайнер, основатель проекта «Рисуем вместе»
Наталья Полякова, дизайнер интерьера
Вероника Соковнина, филолог, журналист интернет-издания BERLOGOS

Модератор круглого стола: Антонина Воробьева, дизайнер интерьера

Антонина Воробьева:
– Говоря о тандеме художника и места, где он живет, где он творит, мы так или иначе всегда сталкиваемся с проблемой идентичности. Насколько важно соответствие образа автора и его работ, соответствие проектов и их географической привязки? Можем ли мы говорить о необходимости идентичности в творчестве?

Полина Зиновьева:
– Мне кажется, что я передумала уже все на свете по поводу идентичности, но именно так вопрос я для себя не ставила. Я воспринимаю идентичность как некую параллельную реальность относительно той, в которой создаются проекты. В ходе работы можно сравнить эти две параллели и понять, насколько на тебя повлияла идентичность, а можно и самому влиять на ту реальность так, чтобы твои проекты в нее встраивались. Тут может встать вопрос о необходимости идентичности как некого цензора.

Любовь Дегтева:
– Любая реальность – это система, в которой все компоненты взаимосвязаны, а идентичность является тем клеем, который не дает системе распасться. По-моему, вопрос не встает о том, нужна ли она. Идентичность априори должна существовать, а мы, как авторы, как художники, должны поддерживать ее в наших проектах, встраиваясь в общую систему. Я имею в виду нашу идентичность культурному наследию, истории, либо тем смыслам, которые сложились в каком-то конкретном месте, в частности, на Урале.



Наталья Иванова:
– Я постоянно сталкиваюсь с тем, что каждый человек понимает термин «идентичность» по-своему. Поэтому я хотела бы определиться с трактовкой. Читаю: «Идентичность – свойство психики человека выражать для него то, как он представляет свою принадлежность к чему-либо».

Любовь Дегтева:
– Совершенно верно. Принадлежность к культурно-историческим смыслам, которые сложились на той территории, где мы творим. А мы здесь все творим.

Наталья Иванова:
– Но при этом нельзя забывать, что каждый по-своему интерпретирует этот мир...

Любовь Дегтева:
– Безусловно, у каждого своя реакция на эти смыслы и, следовательно, свое видение идентичности, но то, что она должна быть – это очевидно.



Наталья Иванова:
– Знаете, мне кажется, что в этой трактовке мы упускаем важную деталь. Я очень люблю современное искусство и как архитектор постоянно сталкиваюсь в работе с тем, что заказчики хотят привнести культуру и традиции в проект, но не видят, как это может комбинироваться с современными тенденциями. Поэтому я вижу нашу задачу не только в том, чтобы связывать проекты с историческим слоем. Мы должны делать привязки к современности, быть идентичны еще и текущей реальности.

Любовь Дегтева:
– То есть, делать поправку на современность того культурного наследия, которое мы имеем?

Наталья Иванова:
– Да, привязывать проекты к истории, но показывать в каком-то более современном виде, чтобы у общества не было отторжения.

Полина Зиновьева:
– Для меня идентичность, как я уже сказала, не связана с историчностью. Просто история – это один из самых коротких путей для поиска своей идентичности.

Наталья Иванова:
– Но, к сожалению, именно по этому пути многих заставляют идти сами заказчики, которые в большинстве своем, говоря о культуре, имеют в виду лишь исторический аспект, а современную идентичность общества или ту, какой она могла бы быть, не воспринимают.

Антонина Воробьева:
– Однако даже несмотря на обширный историко-культурный слой нашей страны, несмотря на богатое прошлое и открытую для экспериментов современность, создается очень мало проектов с русским, российским колоритом. В чем здесь проблема?

Ян Кожан:
– Я думаю, что из-за революций в России прервалась связь поколений, которая и позволяла культуре жить и развиваться. Мы сейчас постоянно интересуемся Америкой и Европой, но при этом историю мест, где мы живем, историю вещей, которые нас окружают, мы знаем очень слабо. Ряд ссылок, расстрелов, переворотов сломали естественные человеческие связи, но память хранят места, здания, архитектура, которой многие просто не интересуются, проходя каждый день мимо. Говоря о разрыве истории и современности, нельзя утверждать, что вот те традиции устарели, и мы не будем их воспринимать, а это вот новое и нужное. Должен быть синтез. Конечно, не стоит в своем творчестве хвататься за каждую старую вещь, но некоторые очень помогают прочувствовать время. Что же касается непосредственно Екатеринбурга, то мне кажется, что уральская идентичность не очень привязана к преемственности поколений, потому что много людей приезжало сюда из-за ссылок, из-за бума промышленности, спасаясь от войны. Все они становились уральцами и привносили что-то свое.



Полина Зиновьева:
– Я сейчас работаю с Березовским и там-то как раз сохранилась все то, о чем ты говоришь. Там есть музей истории поселка Монетный, проходят экскурсии в шахты с рассказами об индустриальном прошлом города, люди очень любят и свои улицы, и свои дома – у них действительно есть эта связь. Но есть ли у нас пример идентичности, не связанный с историческим слоем?

Наталья Иванова:
– Ну, вот мы говорим, что есть те, кто любит свои предприятия, шахты, заводы и готовы продолжить их историю. У меня были заказчики, которые тоже все это любят и чтут, но при этом в дизайне полностью отвергают тот стиль, что у них был раньше. В итоге мы пришли к европейскому колониальному стилю, потому что им это ближе, и они видят свою идентичность в колониальном прошлом...

Полина Зиновьева:
– Потому что по колониальной Европе сняли стопятьсот фильмов с понятным визуальным рядом, а наши традиции так не пиарятся.

Наталья Иванова:
– В итоге получается, что можно знать свою историю, но при этом не принимать ее.



Леля Собенина:
– Вот отличный пример: Лебедев сделал логотип Екатеринбурга. По сути, он ничего не поменял, просто воссоздал то, что было раньше – «вот, это ваша история». Но все возмутились, стали искать параллели, плагиат, высмеивать этот знак. Почему? Потому что нет принятия, все хотят новой, переписанной истории.

Полина Зиновьева:
– Не только поэтому. Мы все здесь в большинстве своем носители уральской культуры, порой мы этого не замечаем, но снаружи это очень хорошо видно. Когда человек вне этой культуры пытается сделать что-то уральское, он копирует внешние признаки, но без погружения в саму среду, у него получается просто какая-то буква и все. Она не станет знаком в полном его смысле. Вероятно, предполагалось, что Лебедев сделает какое-то исследование, вживется в нашу культуру, но этого не произошло. Отсюда и неприятие.

Наталья Иванова:
– Бывают еще моменты непринятия традиции, традиционных цветов, символики. Сейчас мы сидим в помещении с ведущим черным цветом в дизайне. Когда я предлагала подобный концепт промышленной направленности для соответствующих заказчиков, восприятие этих цветов с их стороны оказалось резко негативным.

Леля Собенина:
– Это типичное клиентское восприятие: «черное – мы что, как в морге?», «розовое – мы что, свиньи?», «красное – это что, как кровь?». Тут нужно просто работать с клиентскими возражениями.

Наталья Иванова:
– Да, с какими-то получается удачно работать, с какими-то менее удачно, но суть-то в том, что все чаще мы сталкиваемся с резким отрицанием своих исконных традиций в пользу европейских. При этом зачастую у заказчиков нет понимания, что в этой среде подобный европейский стиль, особенно, если брать только отдельные понравившиеся его куски, будет выглядеть нелепо и неуместно.

Антонина Воробьева:
– Отсюда возникает закономерный вопрос: как мы, зная свою историю, можем сделать ее востребованной?

Наталья Полякова:
– Как правило, сам процесс ассоциирования себя с историей очень болезненный, потому что идет приятие не только каких-то моментов прошлого страны, но и приятия самого себя, как последователя этой культуры, этого времени. Для сглаживания неких неприятных моментов идентичности нужны проводники истории, но их критически мало.

Полина Зиновьева:
– Ну, сейчас они все же появляются. Например, в каком-то смысле Акунина можно назвать таким человеком, популяризатором истории.

Ян Кожан:
– Алексей Иванов, если говорить об Урале, тоже некий проводник в местные легенды и быт.



Полина Зиновьева:
– На самом деле, я думаю, не важно, что мы будем делать: разбираться в собственной истории, создавать какие-то значимые общественные или просто творческие интересные проекты, в любом случае необходимо какое-то единение в этом вопросе. Почему мало знают свою культуру? Потому что мы – художники, дизайнеры, архитекторы – это не транслируем и мало об этом говорим. Нужно прорываться в СМИ, на телевидение, настойчивостью, наглостью, массовостью идти и двигать. С информационной поддержкой проще будет делать какие-то проекты, в том числе, и разбираться с собственной историей. Пока всего этого не будет, мы просто продолжим тонуть в какой-то антимотивации.

Наталья Полякова:
– А информации действительно мало. Я больше знаю о том, что происходит в Москве и Питере, у меня в ленте постоянные ссылки на одно-второе-третье мероприятие: как они там куда-то поехали, что-то сделали, организовали. Почему бы не собраться группой дизайнеров, архитекторов и не отправиться смотреть на те же старинные усадьбы. Многие из нас сейчас ищут идеи, а вот оно – уже все готовое, вот она российская усадьба, в которой люди жили в XVIII-м, XIX-м веках. Мы сейчас строим здания, совершенно не привязываясь к этой традиции, выискивая тенденции у запада, а на самом деле у нас уже все было, была культура, была идентичность. Достаточно приехать и взять эту готовую идею для своего проекта, увидеть, как простроена архитектура дома, какая у него терраса, как сад организован. Вот и все, не надо изобретать велосипед, у нас уже это все есть.

Леля Собенина:
– Ну, мы всю эту стилистику, все эти традиции изучали в университете...

Наталья Полякова:
– Я тоже училась в Архитектурном (УралГАХА – прим.авт.), я посещала все лекции, я заучка-отличница, но у нас этого не было. Кроме того, следует различать два момента. Одно дело – когда ты изучаешь что-то по учебникам и совсем другое – когда ты сам себя в эту среду погружаешь: гуляешь по этому саду, трогаешь эти стены, смотришь через окна этих домов, чтобы ощутить, как жилось в данном пространстве, как можно в нем жить. Когда ты через себя все это пропускаешь, то у тебя уже не какое-то абстрактное здание в русской традиции, а конкретный сформированный образ.

Леля Собенина:
– Пробел в образовании, безусловно, есть, но, скорее, не потому, что этого не давали, а потому, что план готического собора нам было гораздо интереснее рисовать, чем план русской классической усадьбы.

Антонина Воробьева:
– Получается, что для создания проектов с российской, в частности, с уральской тематикой, нам не хватает принятия своих традиций. В таком случае, какие шаги мы, художники, дизайнеры, архитекторы, можем сделать для того, чтобы таких проектов становилось больше, чтобы нам хотелось их делать?



Настасья Худякова:
– В последнее время вокруг меня постоянно идут разговоры об Урале, об окрестностях города, куда можно было бы поехать и просто посмотреть на новый культурный срез того места, где я живу. Когда у меня появилась машина, Екатеринбург, Урал открылись мне с новых сторон, я стала больше узнавать, больше путешествовать, интересоваться, влюбляться в эти места и, конечно же, получать вдохновение для своих проектов. Поэтому я думаю, чтобы найти идентичность, нужно, прежде всего, изучать свой край и вдохновляться именно им, а уже потом путешествовать в Европу, Америку и т.п., тогда и не будет проблем поиска русского стиля в европейской традиции, которую мы уже впитали.

Вероника Соковнина:
– Мне кажется, стоит уточнить какие-то отличительные черты, характерные для идентичности именно уральского региона.

Леля Собенина:
– Для каждого это что-то свое, но есть и столпы – война, расстрел царя.

Полина Зиновьева:
– Не существует идентичности для всех. Балалайка и медведи – это принятая русская идентичность, но есть и более локальная специфика. Есть идентичность Екатеринбурга, есть идентичность ВИЗа, есть идентичность моего дома.



Вероника Соковнина:
– Мы же понимаем, что балалайка и медведи – это утрированный образ. Мы все про него говорим, но это гипербола.

Наталья Полякова:
– Это действительно важно, что у нас есть некие крупные глобальные пласты, но нет личных частных историй и легенд, о них либо молчат, либо они все касаются войны.

Вероника Соковнина:
– Мы, говоря о нашей идентичности, сразу первым рядом ассоциаций вспоминаем войну, ссылки, расстрел царской семьи. Но все эти образы не носят положительных коннотаций. Конечно же, весь этот негатив подсознательно отрицается людьми, никто не хочет еще раз его вспоминать.

Леля Собенина:
– Очень верная мысль – нужно искать положительную идентичность. Не доказывать сейчас, что она есть, а выискивать ее и транслировать в том числе и через искусство, через свое творчество. Ведь позитивные инфоповоды появляются сейчас чуть ли не каждый день и то, что мы об этом не знаем – большая проблема коммуникации.



Наталья Иванова:
– Хорошее есть, но мы не замечаем его, воспринимая, как должное, а на плохом концентрируемся. Потому что плохое, видимо, лучше продается, лучше пиарится. Сейчас самое главное место в городе, куда приезжают все туристы – это Храм на крови, где рассказывают эту известную всем нам историю, и он уже становится брендом города. Может быть, пора создать еще несколько ключевых мест с более позитивной историей, столь же выгодных для рекламы?

Любовь Дегтева:
– Подобные дискуссии об идентичности, которые возникают по поводу Екатеринбурга, его истории и конструктивизма как, возможно, его бренда ведутся уже лет 10. Одни и те же люди, говорят одни и те же вещи, снова и снова спорят, но соглашаются, что все «не очень» и расходятся. Поэтому меня очень радует, что сегодня появляются такие люди, которые от обсуждений переходят к конкретным локальным действиям. Их все больше, и эта культурная прослойка становится в нашем городе все толще.

Леля Собенина:
– Несколько лет назад я слышала то же самое – «появились люди, которые действуют». А какие именно это действия?

Наталья Иванова:
– Ну как, вот проект бургер-бара Яна с ведущей индустриально-промышленной нотой в дизайне интерьера, которая отражает и дух города, и дух самого помещения (кафе находится в здании бывшей типографии «Уральский рабочий» – прим.авт.).



Любовь Дегтева:
– Мы с Машей Ткачевой и всеми, кто к нам присоединяется, в рамках нашего проекта «Точка» помогаем градозащитному движению «Реальная история» и сейчас активно занимаемся восстановлением бывшего дома культуры «Профинтерн» (известный также как Свердловский рок-клуб – прим.авт.) и его дальнейшей судьбой.

Полина Зиновьева:
– Еще примером действий можно назвать проект ГЦСИ «Коды города». Это встречи, экскурсии, посвященные различным темам городского пространства: уже несуществующим улицам, памятникам конструктивизма, знакам ушедшей эпохи, старинным районам. Я участвовала в экскурсии ко Дню Победы, на которой был представлен взгляд на город времен войны, на то, какие люди жили в то время, где находили жилье те, кто эвакуировался в Свердловск из других городов, какие заводы переезжали, как развивался город в войну. Какие-то такие мелочи, которые сейчас просто так на карте Екатеринбурга не увидишь, потому что они уходят вместе с людьми того времени.

Антонина Воробьева:
– И вот мы снова вернулись к войне. Так получается, что мы все интересуемся европейской историей, хорошо знаем города и достопримечательности, погружены в эту среду, многие даже с любовью и трепетом, а почему? Потому что европейцы влюблены в свою историю и преподносят даже самые ее незначительные факты как интереснейшие события . Почему бы и нам не перенять это отношение? Возможно, не нужно даже каких-то глобальных проектов, можно начать хотя бы с себя: узнавать истории, рассказывать их людям, использовать какие-то мотивы в своем творчестве.

Настасья Худякова:
– Мы смешиваем два направления. Если мы занимаемся такими уральскими проектами. как бренд Уралвагонзавода, или какими-то принятыми памятниками архитектуры Урала, тут, конечно, без идентичности никуда. Но как насчет того, чтобы сделать, например, бар с уральским характером в дизайне, сделать любой свой проект, касающийся чего угодно: интерьера, архитектуры, одежды, айдентики – уральским, российским, чтобы это чувствовалось и воспринималось. Это совершенно разные уровни и разные границы. Именно это желание – сделать собственный проект русским – мы и должны транслировать обществу.

Редакция BERLOGOS благодарит бургер-бар «Огонь» за предоставленную площадку.